Страница 1 из 2
Сон 14.10.1994, или бредни незрелой поры. В голове та же дурь, что в одиннадцать (12, 13, 14) лет.
Вместо предисловия (отвечая на вопрос: «Кому-нибудь снятся цветные сны? Говорят, это не очень хороший симптом богатого воображения. И энергии море. Всю трачу на полеты — а что еще делать? Так и до Шизы недалеко»).
Шиза — это безусловно. Сейчас я и детство вспоминаю. Вот мне иногда снятся сны… очень длинные. Сейчас реже стало. И приходят целиком, в готовом виде, иногда с напечатанным текстом. То есть к состоянию (участию) прилагается и текст. Записать потом их невозможно. Разве что самое начало. Тем более текст не полностью передаёт состояние. Есть сны, такое впечатление оставившие, что я их месяцами описывал. Хотя состояние адекватно, без искажений, только в первый день присутствовало. Потом разбавлялось. Но в первый день много ли опишешь — максимум страницы четыре печатными буквами, чтобы не сбиваться с сути. Вот, спрашивается, что за Шиза такая? Бывают сны «простенькие». Без волшебства. Но пятикилометровой длины. Как однажды явилась такая смесь детских страхов, потоков сознания и невероятных, несбыточных надежд. Это уже не в детстве приснилось. Но про детство. Очень много перекличек с явью – масса памятных деталей встроилась в сон. Озаглавлено: сон 14.10.1994. Другого названия не было дано. Не пришло. Только характеристика: «Вариации на пародийные темы. Туфтовый жанр». Когда находилось время, я этот сон потихонечку описывал (тогда же, в конце 1994 года), но вскоре забросил, потому что не хватало сил… быть в настройке, воспроизводить живой сон, а не блеклое и выхолощенное. Одно дело – сюжет. Другое – вкус (то, что сейчас называют расой, шактичностью, эффектом присутствия, посвящающей мощью)… Грубо говоря, змея обыденного сознания не должна пробовать сон. Если обычная реальность в него проникнет – суть уйдёт. В этом сне мне 12 лет. И в описании сна всплывают другие, более ранние сны.
И вот путеводитель по сну 14.10.1994.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Вы представляете – только началось хорошее лето, и тут такое… суббота, 10 июля, наконец-то первый день жары, пять часов вечера… нет, это ещё ничего не случилось, это ещё только начиналось свободное и просторное невисокосное (увы!) лето. Я спрятался за кустами у своего дома – оказалась как раз теневая сторона – чтобы видеть, как четвёрка больших ребят собралась расшибать лампочку на ближайшем за забором столбе. Оно и отлично, не будет ночами светить самый надоедливый! Но у них ничего не получалось, я лишь заметил просвистевшие мимо цели четыре камня. Убедившись, что их никто не видит, ребята пересекли открытый с торца прогон и уже с бугра по ту сторону дорожки (был виден взмах руки) чей-то камень клюнул лампочку. Все сорвались с места и бросились бежать. Вылезаю из укрытия и иду к калитке. Хочу рассмотреть, что же они там сделали. Подхожу всё ближе. Лампочка вроде висит, не качается. Бреду себе осторожненько, точно ничего и не знаю, словно прогуливаюсь, клубнику, малину проведаю – и обратно. Не успел и пяти шагов по прямой проделать, как вдруг за ярко освещённой солнцем калиткой появляется… и вот уже в проёме туша ментарши-ментовки прёт… а сзади, с той стороны дома, мимо меня проскакивает юнкор-проныра, доносчик и стукач, почётный тимуровец, наставник-вожатый октябрьского отряда «Мурзилка», КИДовский репортёр Шрайбикус, главарь подростковой лягавой смены, блюдолиз и учительский любимчик, председатель учкома комсомола, заведующий сектором патриотического воспитания, юный следопыт и вечный победитель в военизированной игре «Зарница» Вадька Кукуев с трубоносым фотоаппаратом на шее и магнитофоном на бедре. Нисколько не обращая внимания ни на меня, ни на то, что они в чужом саду торчат, Кукуев докладывал Каркотиной Зинаиде Андреевне, начальнику детской комнаты милиции и отдела по борьбе с детской преступностью, партсекретарю, ветерану труда, неоднократно награждавшейся всякими орденами, медалями и грамотами, оперативную обстановку. Я многое успел передумать, прежде чем сообразил, что Кукуев, шпионя за «бандой четырёх», сокращал свой путь чужими огородами, стараясь незаметно взять на мушку их злодеяния, а З.А. случайно попалась ему навстречу, идя со стороны школы… но сюда-то зачем вошла, пусть Вадька крался себе за… он перечислял имена, показывал на столб… Не знаю, где испуг, а душа в пятках. Сегодня днём ко мне приходил Колька по кличке Соловей и мы с ним распечатывали скважину с западной стороны картофельного огорода напротив ничейного угла дома. Колька откуда-то припёр двухметровый ключ-вставку от сломанной колонки, нашарил в траве (дёрн поднимался, будто матрас) отверстие, сунул его туда, предварительно откинув затычку. Долго не мог попасть в «замок», а потом, присоединив обрезок резинового шланга к клюву и прикрыв плетёную дверь надавил на него – и пошла вода, хотя и холодная. — Хошь туда направляй, хошь сюда, — хлебнув пару раз учил он, — можешь поливать картошку, можешь яблони. И с болота не надо таскать. Или ты думал будет нефть? Напустил длинное озерцо между грядок, скрутил шланг и спрятал его под дранку, слегка приподняв ключ из замка, чтобы кончило течь. Прежде чем уйти, Соловей сказал, что завтра придёт с телеграфным кабелем … Неужели нас засекли? Или Кукуев усмотрел мокрое пятно на сухой земле? А самое страшное в преступлении то, что там никогда не было водопровода, ни телефона. Хотя бывало, что из этой скважины что-то цепляли на удочку, и один раз длинная палка от дров цепанула тряпичный узелок… но это было давно, когда Антон (сосед по улице и редкий гость, потому что не живёт здесь, и он студент уже) – мне тогда было пять лет – ловил на удочку рыбу из той скважины. Нельзя было, чтобы кто-то увидел, и бабушка моя запрещала даже говорить про скважину, однажды круто поругалась с дядей Мишей, который, обходя картофельные границы, как-то по весне углядел обрез этой трубы под прошлогодней травой. Скважину эту, по словам бабушки, сделали ещё до войны, но вот что хотели найти, или разведать – никто не знает. Больше скважиной не занимались, но по бабушке было видно, что она считает вставленную вертикально в землю трубу секретным военным объектом, и нам попадёт, если мы будем в неё заглядывать. И вот Соловей сказал про телеграфный кабель. Катушка же с кабелем валялась чуть подальше, в болоте, помогая всем проходить топкую низинку… Пока я размышлял, мымра с харей лектора двинулась ко мне, следом семенил огломырдый Кукуев. Урия Хип… навернянка. Только когда З.А. остановилась перед тенью от дома, а Кукуев раболепно в неё шмыгнул, до меня дошло: он сегодня не угодил начальству — Зинаиде Андреевне нынче было не до хулиганья. Обратившись ко мне (всех гавриков – наперечёт… благо я на хорошем счету – ничего ещё не числят там за мной) ментарша, что-то вытащив из тюрьмы для бумаг, осведомилась, не знаю ли я, чей это почерк, и не попадались ли мне «ещё подобные… газетёнки». Из двух альбомных листов – восемь страниц, зелёным и красным фломастерами исписанные, разрисованные. Сразу убирает. Я ссылаюсь на плохое зрение (о чём, часто лекторствуя по классам, ментарша, конечно, помнит) и на то, что никогда ничего не списывал ни у кого, да и никакие ребята меня в кружки свои не принимали. А рисуют – ну это мало ли где что рисуют, такого не припомню. Я и впрямь припоминал другое – хулигана Андрюху Климашина, который как-то весь альбом изрисовал войнушкой про инопланетян, стреляющими летающими тарелками и… да, вот это и припомнилось. Я умудрился не соврать и никого не выдать, хотя и знал. Услужливый Кукуев откуда ни возьми подсунул снимочек, явно через болото в потёмках сделанный. Можно различить: какие-то сидят, на берегу расположившись. В центре, с затемнённым лицом, по мнению Урии, «Колкина». На это раз он угадал настрой начальства и более того – верно определил фигуру. В сидящих рядом я смог различить Скибу и Митру, о чём, вероятно, ещё не знал Кукуев. Но круг Колкиных подружек так легко вычислить! Дав мне указания пресекать, уличать, не допускать и сообщать, ментраша, а следом за ней и Урия (жаль что я не могу приклеить к нему эту кличку) покинули двор. Номер, который попал в лапы жандармов, был переписан Колкиной четырежды (иначе не растиражируешь) и ничего особенного не содержал. Я его читал. Уже давно. Ничего особенного в сравнении с… другими выпусками нелегального издания. У неё же архив всех материалов… Урия с фурией куда пошли? А, всё ясно – впереди по курсу Кирюха живёт – что он писал в анкете? Всё лето – дома? Ничего я про него не знаю кроме того, что болтался он по практике и откалывал всякие шуточки… Ох, лето, как ты меня отяготило, сильнее сентября озаботило… практика у нас в начале июня проходила, мне поручили на табличках со стёртыми надписями малевать «согласно списку» новые – кто и чего. Чьё и кого, скорее. Пришкольный участок разбили на грядки, и в нашем классе каждому дали по огородной культуре. На всех не хватило и живущих не в многоэтажках от выращивания освободили. Кирюха стирал, я малевал, Димыч выткал, Прыщ починял, Черняк за порядком следил и всё проверял. Дабы всем щелбанов выдали по норме. Копать пришлось всем на уроках труда перед этим. С ухаживающих осенью спросится. Хотя снег сошёл в конце марта, шевеление с посадками на школьном участке началось в конце мая, когда весна протрубила отбой и в период с 8 по 12 июня все неокрепшие всходы приказали долго плодоносить «ввиду снега и морозов» — как официально записала в журнале придурковатая ботаничка. Мы-то хоть таблички писали. Другие же классы кирпичи таскали и ямки под саженцы рыли. Чтобы те, кто, ничего не видя пёрся с кирпичами, в них ноги ломали. В такой холод стремление к воле как-то не особенно пробивалось, и потому, наверно, особенно легко удалось летний лагерь на базе школы укомплектовать. Из разных классов скомпановали. На четыре недели его задумали, покуда у старших экзамены и всяко – учителя при деле, повара в столовой… Ну и с понедельника 14-го пожалте… с девяти утра до семи вечера, пять раз в неделю, тихий час с часу до трёх, кормёжка… Правда всё больше в помещении сидели. Так даже проще – всегда под надзором. Прогулку до леса всего раз устроили. К двадцатым числам вроде развиднелось. Автобусную экскурсию на линию былого фронта «по местам боевой славы» придумали. Съездили. Три часа в один конец. По окопам полазили. И это неплохо, раз на белые ночи махнуть не пришлось. А после 22-го опять как завернуло – котельню снова зачадили. Ладно, что особенно мокро не было. С числом желающих полагерничать всё же переборщили, двух огромных кабинетов под спальни не хватило, и довесок из «сборной команды» (меня, Кочина, Нафанина, а также Скибу, Митру и Тилю) отдельно разместили. В третьем кабинете, его даже на две половины чем-то разгородили для приличия. Повезло, конечно. Не по тридцать кроватей впритык, а всего шесть, но целый склад парт и лишней мебели. Ну с часу до трёх (за исключением дня выезда по «местам боевой славы») и вчерашней полувыходной пятницы — обед с трёх дня на час перенесли и всех распустили) все 18 дней анекдоты травили. Уж не знаю, как в скопищах бесились, а у нас тут свой «Бони М» объявился, веселящаяся шестёрка. В пустоте не так душно. Больше всех Нафаня смешил. Страшным голосом к вентиляционной отдушине обращался: «Эх, зря Нафаньки нет, он такой отсталый». А Кочет на спинку кровати забирался и орал: «Зинка, ку-ку твою мать, ты меня слышишь?!» — стараясь туда доплюнуть. В вентиляцию. Скиба же импровизировала меньше всех. У неё от Леры (Лорены) Колкиной сплошные домашние заготовки. Кочет спросил: «И откуда ты берёшь всё это?». Скиба брехнула: «Из календаря». И намекнула, что они уже долго существуют. Пообещала завтра принести. «Дай честное слово, что ты его за ночь не напечатаешь» — требовал Кочет. То был первый ротатированный листочек, и он ничего неизвестного не содержал. «Крутится такая машинка, только бумаги туда надо подбрасывать» — объяснял Нафаня. Ну это всё была ерунда, в январском выпуске (сочинялся устно на ледяной горке) даже я принимал открытое участие и от Кирюхи перепала пара строк: «Это ты? А я думал – рогатый. Так раскрутился, что кругом одни чёртики». С марта Лера выпускала разные изданьица еженедельно. Истории с продолженьицем, местные новости… вольности позволялись. Рукописные книжицы особенно ценились. С изображеньицами. Лучшие рисунки репродуцировались. Ой, что творили… Скиба с Митрой однажды уже проштрафились. В третьем классе. Теперь третий год им это забыть не могут. Отправили ни у кого (начиная с классной руководительницы) разрешения не спросив и текст у директора не заверив в «Пионерскую правду» басню. И, что самое главное, получили ответ. Получили, и похвалились им. Ответ из редакции зачитывали на классном собрании. Что да, дорогие девочки, хорошо, но вот там недочёт, напечатать не можем. С пожеланиями успехов, такой-то. Завуч потом долго им внушала, что нельзя так… в редакции писать. Скиба, конечно, недоумевала, почему. Ведь пишут же, и в «Пионерской Зорьке» по радио говорят: «Ждём ваших ответов». Завуч смогла сказать, что если бы это ещё был ответ на какой-то вопрос, а то басню. Кто вас просил посылать басню, да ещё идейно невыдержанную? Непроверенную то есть. А то вон в другой школе один мальчик написал… что даже директора приехали сняли. Вот так и тут: «Приедут, и заберут».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Жара! Потепление началось со вторника 6 июля. Котельную отключили. Директор прекратил каждый час бегать к котлам и кричать истопнику Потапычу: «Сидите и никуда не уходите! А то газ! Уйдёте, придёте – будет ровное место!». Сразу лето почувствовалось. Полосы туч на юг отошли и ветер с востока. А за два дня до того появился у нас в доме дядя Гриша и помимо прочего (я только на счёт космонавтов, кого и когда именно запустят, ещё запоминаю) заявил, что с 10-го по 20-е будет жара тридцать градусов, и во все пожарные пришло предписание за всем смотреть и всё беречь. А то всё начнёт гореть, а у них воды ни капли и все пьяные как всегда. А я знаю, что дядя Гриша обычно несёт лабуду, но на счёт космонавтов и погоды часто оказывается в курсе. Бабушка даже считает, что он оттудова прямо в мозги получает. Какой-то генерал у него знакомый есть. По части космоса. А всё остальное, что порет дядя Гриша, не фиг слушать. Да и не интересно, что он ещё порет. Раз в месяц или даже реже обычно появляется он, час-другой с бабушкой да соседкой разговаривает, лучку сорвёт или чесночку попросит, и отбудет восвоясию. Давненько его не было. В начале апреля, как земля оттаивать пошла, был он. Сказал, что надо огород сажать. Бабушка ему, что рано – ещё сорок морозов должно пройти. Дядя Гриша ответил, что ничего не будет. Что весна нынче ранняя, тёплая, а в июне снег выпадет. Но гороху, редису и чесноку ничего не сделается. А картошка новая отрастёт, если что. И вот четвёртого июля дядя Гриша сказал, что с 10-го по 20-е жара тридцать градусов будет. Но сегодня, десятого, ещё не было 30, и на завтра лишь 27-29 обещают. А в газете «прогноз на неделю» появился: 24-29 и преимущественно без осадков. Но они тёплый июнь уже сулили. Вчера всех лагерников распустили и наконец-то мне удалось совершить первый вояж по улицам. Дед Павел ради этого случая прибыл в гости и меня встречал – полукругом от школы до дома шли. Тут надо объяснить. Город наш по форме восьмёрку напоминает. На севере завод и с двух сторон заводской посёлок – пятиэтажки так и сяк разбросаны. На юге фабрика и фабричный посёлок – множество кургузых трёхэтажек наковыряно. Всё из кирпичей строили. С севера и запада сразу начинаются леса, а на юг и восток от больших кирпичных (у нас говорят – каменных) домов до лесов улицы одноэтажных деревянных домиков протянулись, соединяя два каменных острова в единый на карте кружок. В городе две средние школы, обе относятся к заводу с прилегающими улицами и уже давно переполнены, хоть и большие. Я в одну из них, восточную, хожу. В двух километрах стоит другая, уже не сельская, а городская (там где каменные дома – тут-то деревянные у меня). Обе эти школы южнее завода расположены. Ещё дальше, при фабрике, пыхтит восьмилетка, из неё ребят гонят сразу в ПТУ при той же фабрике, чтобы было кому на ней работать. Завод же режимный, территория – во, там, как выражается бабушка, десять тыщ одних рабочих. Может быть, и не десять, потому как, чтобы полную смену укомплектовать, три тысячи хватит. Дядя Гриша говорил. Про завод он тоже в курсе. Если три смены – то девять только получится. Больше и не надо. Третью школу, с широкими окнами, уже строят на западной окраине, в «транспортном узле», там где проходит шоссе и кончается ветка железной дороги. Не поздоровится учащимся там – ментарня под боком. И все заведения. Сфера культуры разная. Между шоссе и станцией на железке новый центр города сооружают. Сведущий дядя Гриша про это, бывало, много распространялся. Высокие дома нельзя возводить – в земле болото. Один завод не пойми как ещё держится за что-то. Ну а с дедом Павлом мы вчера по южным улочкам махнули. Зелень прекрасная – вся суть. В невысокой-то травке у скамейки близ забора и дорожки напротив дома №65 (стукнуло знаемой цифрой) по Крутицкой улице дед Павел вдруг два грибища увидал – сразу на полведра. Так и нёс. Домой приходим – а тут брат дяди Гриши пороги обивает. С юга приехал, сперва сюда зашёл. Как в грибы вперился, так и забормотал: «На Украине всё помёрзло, а у вас вроде нет ещё». И до вечера околесицу нёс, пока к братцу ноги не унёс (вот подсунуть его разговор Брежневу – сразу бы сдох). Ну а сегодня всё как будто образовалось, Колька приходил… и складный мир начал рушиться. Деревянные ножки по сухой дорожке. В голову заплыли мысли из недавно читанных книжек. «Дом скитальцев» А.Мирера, «Сезон туманов» Е.Гуляковского, «Второе пришествие Марсиан» Стругацких. Целый час лежания на софе не мог их задумчивость выветрить. Произошло бы что-нибудь грандиозное и покрыло местную мою проблемку огромной проблемищей, не меня затрагивающей. Да как ни хоти не делать уроки, школа не загорится от этого. Надо собираться и идти. Вернее не собираться надо, а суметь подняться и решиться выйти – когда не просто так, это ох как сложно, да вдруг спросит кто… Улица Юрьевская, дом 65 – он так же обращён задами к северному торцу этого края болота, как мой – к южному. Не знаю, кто обитает в том грибородном доме на Крутицкой, мимо которого меня в два года раз проносит, а на Юрьевской под тем же номером живёт и вещи творит Колкина Лера. К ней легче проникнуть, чем к Скибе, в том смысле, что по простреливаемым взглядами улицам (и не так улицам, как прогонам, где нет узких боковых дорожек, отделённых от проезжей части кустами) идти не надо. К Колкиной по улицам и не дойдёшь. Поди обогни болото с трёх других сторон, если не хочешь аж через школу проходить. А огибать школу… её-то и вовсе не обогнёшь, уж так там улицы расстроены. И всё потому, что прежде сквозная Юрьевская улица превратилась три года назад в два тупика, с 1-го по 17-й дома по одну, а с 19-го по 122-й по другую от него сторону. Дело-то в том, что 18-й дом приобрёл начальник какой-то охраны (его родственник жил там), присоединил ко двору всю ширину улицы и, главное, лакомый кусочек – широкий прогал между 17 и 19 домами – где и отгрохал себе двухэтажную домину. Раньше, чтобы попасть с западных улиц на Юрьевскую, не обязательно было забираться к окраинам заводского городка или тащиться мимо фабричного посёлка на Дерюжную улицу через прогон напротив моего дома, чтобы пройдя Дерюжную свернуть на Юрьевскую. Достаточно было ступить на узкую дорожку, ведущую проходным болотным бережком мимо камышей, заборов, свалок на задворках и всяческих канав, с двух проходов. Есть проход меж 24 и 26 домами улицы Красильщикова и проход меж 13 и 15 домами Дерюжной (где в доме №31 живу я), и дойти до прогала меж 17 и 19 домами Юрьевской, откуда напротив 57 дома отходит прогон на восток. С застройкой прогала дорожка лишилась всякого смысла. То есть какой-то, сугубо болотный, смысл остался для чётных с 2 по 26 домов по Красильщикова (что с запада и юго-запада примыкают к этому краю болота), нечётных с 1 по 45 домов Дерюжной (они построены с юга) и с 1 по 19 Юрьевской (это восток, переходящий в северо-восток). Теперь, с постройкой дома начальника охраны, разве что сечь угол Красильщикова и Дерюжной возможным осталось. Ведь за исключением южного окова края болота в принципе непроходимы. Не у всех же хватит хамства и наглости крушить заборы и топтать чужие огороды, или лезть сквозь дворы подобно Кукуеву. Ну у него работа такая. Впрочем, в 18-й дом Юрьевской и ему соваться заповедано. А тянущиеся от расположенного на севере заводского городка в сторону болота улицы между Красильщиковой и Юрьевской не имеют прогонов и обрываются топью. Кое-кто стал уже покушаться на проходы к болоту, и прошлой осенью хозяин 13-го дома Дерюжной присоединил проход к своему участку – мол, нечего по грязи ноги портить, не прогон вам тут. Из-за этого он долго сражался с мужиком, привыкшему там ходить на фабрику. Сухим летом тот проход присоединить бы не удалось — против поливальщиков хозяйчик из 13-го не выстоял бы. А 24-й дом Красильщикова шесть лет назад сгорел синим пламенем и до сих пор не отстроился, потому и покушавшихся на тот проход не было. А в 26-м живут такие же пьяницы, у них и забор-то давно повалился. Долго спорили, почему Горсовету стало выгодно законопатить Юрьевскую, почему именно так начальника вбухали (тому-то ездить на машине до завода – прямая дорога). По слухам некие пятидесятники прежде по Юрьевской шастали и милиция иначе никак не могла их спровадить. А Скиба, если бы не случай с басней, хотела пожаловаться на начальника в какую-нибудь центральную газету. Как-то, просматривая выкройки в журнале «Крестьянка» аж ещё за 1976 год она нашла письмо трудящихся в редакцию журнала, жители какого-то посёлка писали, что такой-то человек (фамилия, имя, отчество) прирезал к своему участку проход к пруду, передвинув забор. Эх… был бы я сыном важного начальника… хотя – я бы это был тогда? Эх… «Не знала твоя мать, с кем гулять» — бабка любит так орать. Живи бы в моём доме важный начальник, улицу б перекрыли и стояли б гаражи в прогоне напротив. Никакой Урия не посмел бы втиснуться – сразу б вышибли. А Фурия на цыпочках бы ходила – да и то в гости разве что. Да под такой покрышкой не то, что журналы без опаски издавать можно было, а и радиохулиганить без оглядки. Хотя непонятно, захотел бы я тогда дружить со Скибой и Колкиной. Наверное, если бы это был бы тот же «я», пусть даже как сын начальника, то захотел бы.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Проглядев вслед за «картой прогноза погоды» в «Известиях» сегодняшние номера областной «Правды партийца», районного «Бузиновского коммуниста» и городского многотиражного листка «Выше знамя ударного труда», и сменив сандалии на доколенные сапожищи, я пошёл. Вышел к недоокученному картофелю (скважина вроде не зафонтанировала и везде сухо) и окинул взглядом всю «подкову»: нет никого. Разворачиваюсь. Солнце будет слева. Семь домов по правую руку с отходящими от их заборов с глухими калиточками канавок с мостиками проскочил быстро. Вот угловая свалка, за ней берёт начало бетонная стена, ограждающая от дураков начальника охраны. И тут хороший путь кончается. Вернее подзаросшая и местами чуть топкая тропка к хилому заборчику 19 дома Юрьевской улицы ещё тянется, но дальше, где ограда прямым углом на 10 метров отступает от болота, есть небольшой заливчик. Пересечь его можно лишь на лодке, но по краешку, держась за доски, его по нынешней-то суши оказалось возможным обойти в сапогах… Отдохнул в углу, добрался до узкой, но высокой полоски дернового отвала, тянувшегося метров двести вдоль подобия забора. По левую руку – покрытая тиной вода, вскоре сменившаяся камышом и густой травой. Кустарник перекрыл ниточку пути, предоставляя выбор – либо чавкать левее, либо взять вправо и продираться сквозь – там ещё растут высокие деревья, а под ними стоят скособоченные постройки – границы чьих-то огородов, земли возделываемой. Пру по чаще. Тут самое безопасное место, сроду нога вора не ступала (всё через калитки с улицы делалось). Стараюсь не шуршать. Быстро огибаю ямки и пересекаю тропинки. Вдруг кого понесёт болотной водички черпнуть? После дома №55 (вернее, его задворков) болото обрело чёткий берег, потянулся земляной гребень, ничья полоса доходила до 20 метров вширь и обрезалась справа вновь воскресшей оградой за домом №63 (чтобы никто не подглядывал). Ограда вскоре исчезала в зарослях, а впереди метров через сто появлялся новый забор, поворачивая влево он висел почти над водой, а после обрывался, выпуская наружу трясину. Я не знаю, кто прирезал с своему огороду часть трясины (и правильно сделал, чтобы шпионы не шастали) – там где-то прятались отсюда недоступные дома Кашеваровской улицы. Но туда мне не надо. Оглядываюсь. Дам-с, вероятно от крайнего дома Кашеварки Урия щёлкнул своим аппаратом, когда Колкина с компанией сидели вот здесь… хорошо что этот земляной отвал укрывает неглубокую заводь, в которой проходили танцы с зонтами – их с помощью доверенных лиц Колкина снимала кинокамерой. Скиба, Митра, Бокина… кто ещё не без артистических навыков? Направляюсь к задней калитке. Вернее – я ещё не забыл – тут в зарослях между акацией и шиповником нужно выделить деревца вербы и войти туда, где ограда размыкалась точно на железной дороге стрелка. Стоит правильно нажать, и разойдётся щель. Так точно было два года назад. Чётко осознаю: сапоги уж тут мне ни к чему. Но не тащить же сменную обувь? А если б я действительно не от того родился (или б бабка, чёрт её дери), то шёл бы я тут? Чувствовал бы то же? Или это был бы совсем не я? А вдруг сознание зависит только от места, где родился и живёшь, ведь болото есть болото, никуда от него не денешься. Сапоги или лодка – вопрос другой. Может быть «я – не тот» вообще кружным путём попёр. Не могу представить, что без изменения по крайней мере топографии здесь не могла бы завестись любая иная Колкина.. кружок её подруг… такие рассуждения загоняют меня в прострацию… как будто я знаю, что за слово такое – «прострация»… Заросли… деревца… что в этих насаждениях изменилось? Где бы здесь теперь калитка разлепилась? В упор не чую лаза, то и странно. Чутья мало? А, вон где трава примятая… в замаскированной вьюном стене шиповника прореха есть… подобие дыры. О, чёрт, как же тут два года назад было, ведь снаружи на ровной площадке мало что изменилось, мяч когда-то там гоняли… а здесь неужели лабиринт воссоздали, один из начертанных мной?… Ой, влево и вправо узкая дорожка, ни вербы, ни ивы, а вторая стенка и не акация даже. Облепиха, что ли? Терпеть не могу английский порядок. Росло бы всё себе само, в дебрях куда захочешь, туда и просунешься, если приспичит. Не попрёшь же напролом сквозь колючки, когда вокруг высаженные ряды. Так вправо или влево? Поперёк солнечных лучей расщелина, темновато, но различаю: оба конца загибаются внутрь. Иду влево – туннель какой-то, ветки, прутья – неба не видать, а тополя в сторонке отбрасывают тени. Завернул, метров пять прошёл и попал в знакомый восьмиугольный шатёр, невысокий, но широкий, лавочки по кругу и столик посреди, фасоли по стенкам побеги тоненькие, до крыши ещё не дошли. Кусок огорода, отсюда видимый, прутиками какими-то усажен, а дальше – живая изгородь, и там-то вьюны разнообразные буйствуют. Переплетено ими всё. Что делать? Идти обратно мимо лаза от болота? Лёгкий ветерок прошелестел чуть повыше, слово бы принёс переливов звуки – движенье голосов у дальних прутьев. Покидаю тупик и как можно тише ступая к другому повороту пробираюсь – вроде свои. Наружу не выскакиваю, а иду к углу. А там за изгибом – изгиб. Гармошка-лесенка. И где-то близко Абра и Мойла (тоже из круга Лорены) меж собой о чём-то говорят. Но где они? Колючие, покрытые мелкими листиками нестриженные чащобы с корой гранатового цвета росли на т- образных грядках полуметровой ширины и достигали двухметровой высоты. Сам не пойму, как столько дорожек на таком малом пространстве наплелось. Вдвоём не разойдёшься, взрослый человек и боком обдерётся. Неторопливая спокойная беседа (диалог, голоса) совсем рядом. Около кручусь. О чём говорят? Не пойму. Так что-то. Слова внутри себя свёрнуты, разобрать не могу. Незаметно выскочил из тесноты на широкий (метра полтора) травкой поросший коридорчик. А я блуждал где-то. Вон и кустьё с просветом, расступается. Подбежал – это уже на огород выход, только ещё прутья дугами перекинуты, и по ним непонятные плети взбираются. Назад повернулся, а в растительный коридор из какого-то обросшего закутка Мойла собственной персоной и выворачивается. Задом и боком. Неожиданно увидела меня и внутрь шатнулась, точно собой обратно кого-то впихнула. Ну Абра там, кто же. А потом Мойла быстро подходит ко мне, невысокая и пухлая, вечно в своих шерстяных чулках и синей кофте. Маскируется! Ну точно от деревенской печки только что оторвалась, вечно пареная лепёшка. Не дав ей приблизиться, я: – Нужна Лорена. Где она? Мойла, похоже, удивилась вторично: – Ты как сюда попал? Сапогов она, что ли, не замечает? – Мне нужна Лорена, – Повторяю. Не могу объяснить почему, – или Скиба хотя бы, – добавляю. Настаивать на Лорене – слишком смело. А то и опрометчиво. – Тебя чего, приглашали? – Вопросила Мойла, вытесняя меня из лабиринта под дугообразные шпалеры, а там и в огород. Что за огород раскинулся за уже вполне культурными деревцами ароний – Гофман мог бы его описать. Пространство расходилось вширь, по северному краю расположились парники с задранной полихлорвиниловой плёнкой, отбрасывающей розоватые блики. Справа, за посадками плодовых ягодников, тянулась малиновая гуща, а в ней сарайчики, трубы какие-то протянуты, абрикос в кадке наружу выставили, эксперимент бесцельный. Многие грядки заполнены весьма негусто, многие казались декорациями. По мере того, как мы поднимались к дому (земля от болота шла чуть-чуть вверх), там и сям появлялись увесистые бочки – полное впечатление спрятанного в них шевеления. Что-то плеснулось. Иргой был обсажен бассейнчик с фонтаном-брызгалкой и стланным дном. Кто-то вручную дрезинными качелями мухлячил. Взвешивался, вроде. Прошли ещё немного, за цветничком показались яблони, впереди дома посаженные. Где-то между ними плитками выложена дорожка от крыльца к калитке ведущая. – Стой здесь, – пхнула меня на скамейку Мойла и понеслась в заднюю терраску стучаться. Я сажусь. За спинкой скамейки подсолнушки подрастают. Запаздывают они чего-то. Словно ещё не кончился июнь. Разве что горох и брюква не отстают. Они холодов не боятся. Я и не заметил, как появилась Лера – в платьице с завязочками на плечах. Не слишком-то укромное местечко выбрала она для конфиденциального разговора – выход из задомья на главную дорожку огорода. Хотя с улицы и переднего крыльца не видно, но мало ли… Девицы в 14 лет уже сильно фиглярятся. Но Лорена и к младшим – ко всем нам – относилась как к равным. Недаром мои ровесницы так к ней тянутся. Скиба, Митра – её опора. Лера умеет держать равновесие. И со мной тоже. – Ну как болотце? – слегка колыхнулась она, поправляя волосы (вот зачем? Разве там надо что поправлять?), — Мойла чуть не чеканулась: «калитка не заперта». Сказав это, Лера живо изобразила, как Мойла, вбежав, ей это вышепнула, всю пасть раззявя. Я немедля про дело: – Ментарше экземпляр восьмого номера попал, а прыщ ей фотографию подсунул, где ты и Скиба есть.